Уроки истории

«Умен не тот, кто не делает ошибок. Умен тот, кто умеет легко и быстро исправлять их».
В.Ленин

Триста лет мучительной погони России за логикой исторического развития стран Западной Европы в деле модернизации общества не принесли ей положительных результатов. К началу XXI века в России оказался разрушенным ее индустриальный потенциал как один из ключевых признаков современного открытого общества. Возникла реальная угроза превращения страны в сырьевой придаток развитых стран мира. В этой чрезвычайно сложной ситуации верховная власть России вынуждена настойчиво искать свой путь вхождения в новый, зарождающийся VI технологический уклад в развитии мировой экономики. Однако делать это ей приходится (в который раз!!!) без критического осмысления опыта истории по модернизации российского общества и усвоения его поучительных уроков.
Невскрытыми остаются, прежде всего, причины неудач российской модернизации. Официальная попытка власти в статье «Россия, вперед!» свести их к трем запущенным социальным недугам российского общества не решает проблемы и фактически уводит от ответственности генеральных секретарей ЦК ВКП(б), КПСС, президентов РФ за ошибки в принятых решениях. Между тем, при всем различии индивидуальных качеств, руководители страны играли основную роль в подготовке и принятии важнейших решений внутренней и внешней политики, определяя в значительной степени их конечный результат. Именно они и их ближайшее окружение любыми способами препятствовали попыткам проникновения в эту святая святых власти. Длительное существование такой закрытой зоны в управлении государством обернулось господством субъективизма и волюнтаризма в принятии государственных решений, многократным повторением правителями страны одних и тех же ошибок прошлого. Вот почему твердой уверенности в том, что ошибок больше не повторится при постановке задач по переводу российской экономики с сырьевого на инновационный путь развития, к сожалению, нет.
Власть по-прежнему не видит никакой необходимости обращаться к опыту прошлого. Очевидная истина о том, что «настоящее — это суммарно взятое прошлое», не признается в практике государственного управления в России до настоящего времени. Политическая элита упорно не желает использовать историческое знание в осмыслении проблем современности. Так, в Послании Федеральному Собранию РФ от 8 июля 2000 года президент РФ заявил: «Сегодня, когда мы идем вперед, важнее не вспоминать прошлое, а смотреть в будущее». Это пренебрежение историческим знанием — повторение методологической ошибки И.Сталина, который в начале XX века в работе «Основы ленинизма» писал: «Чтобы не ошибиться в политике, надо смотреть вперед, а не назад». Лично для И.Сталина оглядываться назад было равносильно признанию собственных ошибок и неудач, чего он не мог позволить ни себе, ни своему ближайшему окружению. Он исходил из понимания значения прошлого не как инструмента разработки научно обоснованных решений, а как орудия политической борьбы, обоснования уже принятых им самим решений.
В истории правящие элиты российского общества никогда не видели учительницу жизни. Она вполне устраивала их как «обширный музей, где без труда можно было отыскать орудие для борьбы с кем угодно и с чем угодно». Однако такое использование исторических знаний не позволяло им с научных позиций оперативно объяснять сущность событий «текущей» истории. Они вынуждены были лукавить, хитрить с фактами конкретной исторической обстановки, поскольку вскрытие причинно-следственных связей переживаемых событий с прошлым представляло потенциальную опасность для самой власти. Анализировать причины собственных неудач, признавать свои ошибки было равносильно для них самоубийству. Вот почему в поле зрения государей попадали, как правило, только «достойные» их внимания факты текущей истории, остальные просто игнорировались. Захваченная ими монополия на истину позволяла им видеть только то, что соответствовало их представлениям о действительности.
Так, Александр III в 1891, 1899 годах «не заметил» разразившийся в России голод. Ни в письмах, ни в дневнике императора не было никаких следов о тревоге за деревню. И.Сталин в отношении факта начавшегося голода в 1932 году пошел значительно дальше. Он запретил упоминать слово «голод» даже в документах Политбюро ЦК ВКП(б) 1932–1933 годов. В январе 1932 года поставил на заседании Политбюро вопрос: «О сокращении расходования пшеницы на нужды населения». Собственноручно написал Указ от 7 августа 1932 года об охране соцсобственности, в соответствии с которым расхитители общественной собственности объявлялись «врагами народа». Задолжавшие по хлебозаготовкам станицы Кубани выселялись или окружались кордонами войск, которые не выпускали население, обрекая его на голодную смерть. Для И.Сталина увидеть в 1932–1933 годах факт голода в зерновых районах страны означало бы признаться в том, что именно он был главным виновником в его возникновении и гибели 3–4 млн. человек.
Потеря реализма в оценке экономических фактов всегда имела плачевные результаты. Например, в 1930 году И.Сталин не захотел считаться с простой истиной о том, что экономика может выдать ровно столько, сколько она способна дать, и принял единоличное решение увеличить целый ряд показателей первого пятилетнего плана развития народного хозяйства. Так, выплавку чугуна И.Сталин посчитал возможным поднять с 10 до 17 млн. т. Прибавка 7 млн. т за оставшиеся три года первой пятилетки была равноценна заданию начать и полностью завершить строительство и осуществить пуск 7 кузнецких или запорожских металлургических заводов с проектной мощностью в миллион тонн чугуна в год каждого или трех магнитогорских комбинатов с проектной мощностью 2,5 млн. т. Состояние и перспективы уже строящихся кузнецкого, запорожского и магнитогорского заводов в начале 1930 года говорили со всей определенностью, что они не могут быть пущены в эксплуатацию ни в 1932, ни в 1933 годах. В итоге такого «подхлестывания» в 1932 году было выплавлено всего 6,2 млн. т чугуна, однако признавать свои ошибки И.Сталин отказался, положив в 1933 году начало массовой кампании по борьбе с вредительством и дезинформацией партии и народа об итогах выполнения пятилетних планов.
Последующие руководители страны слепо следовали традиции лукавого отношения к фактам истории и действительности. Когда в январе 1954 года Н.Хрущеву понадобилось обосновать принятое им решение об увеличении посевных площадей под зерновыми культурами за счет освоения в 1954–1955 годах залежных и целинных земель в 6,5 раз больше, чем планировалось, он умело подтасовал факты. В представленных ему данных о соотношении структуры посевных площадей и производства зерна в СССР, США и Канады, в подготовленной им записке «Пути решения зерновой проблемы» для рассмотрения на Президиуме ЦК КПСС Н.Хрущев вычеркнул строчку по главной продовольственной зерновой культуре — пшенице. Он не хотел придавать гласности сравнительные факты, опровергающие лично принятое им решение.
Дело в том, что в 1952 году в СССР на 8 млн. га было больше посевных площадей пшеницы, чем в США и Канаде вместе взятых, а урожай с гектара в СССР был в 1,3 раза меньше, чем в США, и в 1,8 раза меньше, чем в Канаде. Кроме того, неуклонное сокращение посевных площадей пшеницы в США не сопровождалось снижением ее фактических сборов. В СССР все было с точностью наоборот.
Легко манипулировал в политических целях статистическими данными и М.Горбачев, не считаясь с мнением специалистов. В ряде своих выступлений он оценивал долю военных расходов в СССР от 30 до 40% (от ВНП). Секретарь ЦК КПСС О.Бакланов и секретарь комиссии Политбюро ЦК КПСС В.Катаев называли другие цифры: от 8 до 12%. На предложение О.Бакланова М.Горбачеву взять реальные цифры, а не те, которые он озвучивает, поскольку они «не заложены в планы и наши финансы», он уходил от разговора под предлогом: «вот у меня есть цифры, и все!».
Представители политической элиты России конца XX — начала XXI века по-прежнему продолжают делить факты реальной действительности для внутреннего и внеш-него потребления, причины негативных явлений оценивать с позиции господствующей идеологии. Иначе, как можно объяснить диаметрально противоположные заявления 20 апреля 2004 года министра финансов А.Кудрина и министра экономического развития и торговли Г.Грефа, сделанные ими в Лондоне и в Москве. Оба министра приводили совершенно разные статистические данные об итогах экономического развития России за I квартал 2004 года (табл. 1).
Из всех возможных причин инфляции в стране финансовые власти предпочитают вот уже семнадцать лет видеть только одну — это количество денег в обращении. По мнению ученых экономистов С.Глазьева, А.Щербакова, корни инфляции на самом деле связаны с ростом цен на сырье и тарифы естественных монополий. Так, за 2003–2008 годы розничные цены на топливо, металлопрокат выросли в 4,2 раза, в то время как общий рост цен на продукцию машиностроения за тот же период составил не более 40–60%. Рост цен в сырьевых отраслях происходил за счет снижения прибыли обрабатывающей промышленности.
Это нежелание смотреть на подлинную действительность, самоуверенность и спешка, с которой принимались решения, лауреат Нобелевской премии, русский физиолог, академик И.Павлов связывал с тремя особенностями русского политического ума: отсутствием привязки к фактам, сосредоточенности и стремления к истине. На наш взгляд, именно они создавали в России предпосылки для превращения процесса подготовки и принятия государственных решений в импровизацию и порыв, где исторический склероз брал верх над научным познанием общественных явлений, а использование опыта истории подменялось догмами и стереотипами политического мышления руководящих лиц.
Ближайшее окружение генеральных секретарей ЦК КПСС всегда предпочитало при принятии решений руководствоваться оценками и взглядами своих вождей, а не результатами конкретно-исторического анализа переживаемых ими политических ситуаций. Политическая элита посткоммунистической России продолжает эту порочную традицию прошлого. В обращении к партактиву «Единой России» в 2006 году один из ответственных руководителей Администрации Президента РФ прямо заявил, что фундаментом в определении задач будущего должно быть «описание новейшей истории в оценках и под тем углом зрения, который соответствует курсу Президента».
Этот, по сути, призыв к продолжению лукавства с новейшей историей свидетельствует, что в практике государственного управления России ничего не изменилось в XXI веке. Необходимый конкретно-исторический анализ политической ситуации при подготовке важнейших решений превращается в фикцию, так как вскрытие ее причинно-следственных связей по-прежнему оказывается ненужным, остается невостребованным и историческое знание в осмыслении переживаемых проблем современности. Выбор властью очередных задач в управлении общественными процессами, приоритетности в их решении остается на почве чистого субъективизма и волюнтаризма. Не случайно российский мыслитель и публицист XIX века П.Чаадаев с горечью замечал, что русские государи «каждый день начинали свою историю и историю своей страны с чистого листа, обрекая себя на повторение ошибок прошлого».
История вынуждена была наказывать их за непонимание ее логики развития тем, что не позволяла этим руководителям вырваться из водоворота повторения и умножения ошибок прошлого.
В XX веке закреплению исторического склероза способствовало появление таких методик анализа, в которых факты, отражающие конкретный ход действительного развития (схема 1), исчезали совсем.
Понятие «конкретно-исторического анализа политической ситуации» стало подменяться либо понятием анализа «проблемной ситуации», либо отказом от любого анализа и принятием решения на основе интуиции. Обоснование того, почему именно данная проблема попадает в повестку дня публичной политики, отсутствует. Невскрытая сущность конкретной политической ситуации открывает широкий простор для субъективизма при выборе проблем для публичной политики, так как существует масса «псевдопроблем», обладающих кажущейся значимостью, и нет никаких гарантий, что избранная для анализа проблема не относится к этой категории.
Подмена одного анализа другим ведет на практике к тому, что главным «производителем» социальных проблем становятся государственные службы, их руководители и представители. У них, как правило, в ходу канцелярские модели реальности, в которых социальные факты описываются средствами нормативных или теоретических моделей. Предлагаемые ими решения проблем покоятся не на фактах объективно сложившейся ситуации, а исходят, прежде всего, из интересов их лобби. Более того, такие решения имеют тенденцию к созданию или новых органов власти, или приданию существующим новых дополнительных функций, причем за счет средств государственного бюджета.
Вот почему в начале XXI века полезно было бы усвоить один из поучительных уроков истории: функцию научного обоснования принимаемых государственных решений исторический опыт может выполнять только тогда, когда целесообразно отобранное историческое знание используется в осмыслении проблем современности для установления закономерностей развития конкретной исторической обстановки и извлечения уроков опыта истории.
Почти 100 лет назад яркие примеры конкретно-исторического анализа при подготовке важнейших решений оставил В.Ленин. Последовательно, пережив иллюзии периода «декретной горячки»7, строительства государства-коммуны, политики «военного коммунизма», он к концу 1920 года осознал, что его личные представления о путях строительства социализма никакой ценности не имеют, пока они не «посажены» на конкретную российскую действительность. Методом проб и ошибок ему удалось найти свой подход к оперативному вскрытию сущности конкретной политической ситуации, когда все внимание сосредотачивалось не на описании наблюдаемых явлений, а на вытекающих из опыта истории политических уроках (схема 2).
Пропуская в призме опыта истории факты и события «текущей» истории, В.Ленин в бурном потоке информации находил факты высокой репрезентативности, которые он называл узловыми пунктами прошлого и важнейшими событиями действительности. Они-то и становились основанием для дальнейшего теоретического анализа, в ходе которого с помощью категорий основного факта и урока истории вскрывались главные противоречия, тенденции исторического развития событий, находились пути решения назревших проблем современности. Основное звено цепи исторических задач определялось на основе соотношения главных противоречий в экономической и политической сферах, путем нахождения равнодействующей наблюдаемых явлений (схема 2).
Формулировка основного звена несколько отличалась от постановки коренных задач переживаемого момента, но, взятые вместе, они отражали многосторонность связей основного звена и указывали направление, в русле которого можно было бы разрешить назревшие противоречия и вытащить всю цепь возникших проблем и трудностей. Наиболее наглядно такой подход к поиску основного звена В.Ленин продемонстрировал в обстановке экономического и политического кризиса советского общества в начале 1920-х годов (табл. 2).
К сожалению, практически используемая В.Лениным при подготовке государственных решений методология историко-теоретического анализа политической ситуации, найденный им способ определения основного звена цепи исторических задач оказались невостребованными. В середине 1920-х годов этому в немалой степени способствовали обстановка личного соперничества в руководстве ЦК; жесткая идейно-политическая борьба вокруг форм и методов социалистического строительства; настроения сверхреволюционности, левого радикализма с уклоном в сторону консервации военно-коммунистических взглядов в составе Политбюро ЦК; захваченная И.Сталиным как генеральным секретарем ЦК партии монополия на трактовку и защиту теоретического наследия В.Ленина, курс которого он определил четко: под знаменем Ленина, но в сторону от Ленина.
Обладая незаурядными организаторскими способностями и прекрасно владея инструментом аппаратной интриги, И.Сталин сумел навязать партии свою систему взглядов и представлений в области познания социальных процессов, насадив в ней схематизм и субъективизм и, в первую очередь, в своих отчетных докладах ЦК XIV–XVIII съездам ВКП (б).
Больше полагаясь на собственную интуицию, чем на факты, И.Сталин создал свой способ определения задач партии, в котором анализ явлений реальной жизни был подменен оценками состояния направлений партийного руководства основными сферами жизни общества. Живую историю, со всеми ее проблемами, противоречиями и крутыми поворотами, он стал укладывать в схему отчетного доклада, составленную из трех вопросов: внешняя политика, внутренняя политика, партия и госаппарат. В ней не было места конкретно-историческому анализу. Теоретическое осмысление изучаемого круга исторических событий застывало на уровне их простого описания, перечисления назревших проблем. Найти связующие нити исторических времен, главные противоречия, закономерности развития событий становилось невозможным.
Со временем эта сталинская схема стала непререкаемой догмой для всех последующих руководителей ЦК партии, слепо дублирующейся партаппаратом всех уровней. Менялся лишь порядок расположения традиционных разделов с добавлением новых, но, по своей сути, они оставались с неугасимым стремлением охватить все и вся, упомянуть обо всем, ничего не упустить.
С распадом СССР заложенная И. Сталиным описательность как явление не исчезла и в Посланиях президентов РФ Федеральному Собранию РФ, определяющих важнейшие задачи развития общества. Если сравнить структуры докладов В.Ленина, И.Сталина, М.Горбачева и В.Путина, то можно сразу отметить принципиальное отличие доклада В.Ленина (табл. 3).
Опираясь в своем конкретно-историческом анализе на узловые пункты прошлого и важнейшие события действительности, В.Ленин пытался проникнуть в закономерности развития конкретной исторической ситуации, извлечь уроки пережитого за год и только на этой основе определять пути решения назревших проблем социалистического строительства.
Структуры докладов И.Сталина, М.Горбачева, В.Путина объединяет один шаблон — направления внутренней и внешней политики, раскрываемые по заранее готовым смысловым «коридорам». У И.Сталина — показать торжество идей социализма в СССР под его мудрым руководством. У М.Горбачева — неизбежность перестройки всех сторон жизни советского общества ради построения демократического социализма в СССР, у В.Путина — строительство в России демократического правового государства с рыночной экономикой. При этом видение авторами своих реформ, направлений внутренней политики становилось важнее понимания ими самой действительности, к которой еще предстояло приспособить их реформаторские идеи.
Унаследованный со времен И.Сталина приоритет описательности в политическом мышлении над объективной оценкой фактов истории и действительности, анализом их причинно-следственных связей продолжает тормозить выявление закономерных исторических связей, необходимых для научного обоснования принимаемых государственных решений, ведет к хроническому опаздыванию в осмыслении и решении накопившихся проблем в жизни общества.
Мало изменился и сам способ постановки задач, заложенных И.Сталиным, который прямо формулировал очередные задачи партии из выявленных им недостатков. Тот же способ прослеживается, к примеру, и в Посланиях президентов РФ (табл. 4). Причем ни в Отчетных докладах ЦК XIV–XVIII съездам партии, ни в Посланиях президента РФ 2000–2005 годов практически нет объяснения причин, отмеченных негативных явлений в различных сферах жизни общества.
М.Горбачев нашел другой способ определения главных задач перестройки. Он стал связывать их с формулировкой вопросов, стоящих в центре повесток дня очередных Пленумов ЦК КПСС. Количество главных задач оказывалось столько, сколько граней перестройки генеральный секретарь успевал поднять в своих выступлениях.
Не отличались большим разнообразием и способы решения задач, используемые правителями России. В качестве универсального средства решения накопившихся в обществе проблем широкое распространение получило ускорение. Несмотря на то, что этот способ не оправдал себя в начале XX века, а социальные издержки его реализации оказались слишком велики, руководители страны с завидной настойчивостью продолжали наступать на одни и те же «грабли» (табл. 5).
Не менее популярным оказался и второй способ, предложенный И.В.Сталиным. Это путь одновременного решения всех задач сразу или «наступления социализма по всему фронту», что автоматически исключало определение главного звена цепи задач строительства социализма в конкретной политической ситуации. Одновременное осуществление ускоренной коллективизации и форсированной индустриализации, культурной революции и массового уничтожения «врагов народа» породили целый ряд новых острых проблем и серьезных последствий социалистического строительства, которые были «списаны» на начавшуюся Великую Отечественную войну. Во что вылилась в ходе войны данная теоретическая установка Сталина, хорошо видно на одном из примеров его деятельности в качестве полководца в первые годы войны.
Так, в марте 1942 года на одном из своих совещаний Сталин отверг разумный и взвешенный план Генерального штаба, предполагавшего, ввиду превосходства противника и отсутствия «второго фронта», ограничиться на ближайшее время активной обороной, не вводить в дело основные стратегические резервы, а сосредоточить их на центральном направлении и, частично, в районе Воронежа, где могли разыграться главные военные события весной-летом 1942 года. В соответствии с указаниями Сталина на обширном фронте, простиравшемся от Баренцева моря до Крымского полуострова, организуется множество одновременных частных разрозненных наступательных операций. Этот ошибочный подход Сталина «нанести ряд упреждающих ударов на широком фронте» стал главной причиной провала летней кампании 1942 года. На харьковском направлении и в Крыму эти операции завершились для нас катастрофически, что положило начало новым поражениям наших войск. Противник захватил стратегическую инициативу и повел стремительное наступление к Волге и на Кавказ. Огромные потери, которые понесла страна в результате этой ошибки Сталина, заставили его к осени 1942 года внести некоторые изменения в свой стиль и методы стратегического руководства. По крайней мере, в тот период Сталин стал более внимательно прислушиваться к мнениям военных специалистов.
Однако сам стереотип подхода Сталина к способу решения основных задач остался незыблемым. Он прочно вошел в теорию и практику партийного руководства, что особенно наглядно проявилось в деятельности Н.Хрущева, Л.Брежнева, М.Горбачева. В отчетном докладе ЦК XXIV съезду КПСС Л.Брежнев рискнул даже теоретически обосновать положение о том, что, в отличие от первых этапов социалистического строительства, «мы можем и должны решать одновременно более широкий круг задач».
М.Горбачев, не задумываясь, предлагал настойчиво «двигать перестройку через решение практических вопросов по всем направлениям и вместе с тем учиться демократии, политической культуре, учиться хозрасчету и новым методам хозяйствования». Между тем, не только наука, но и опыт истории свидетельствовали о бесперспективности такого подхода к решению вопроса о соотношении задач перестройки. Следование М.Горбачева в фарватере сталинских стереотипов политического мышления, в конечном итоге, обернулось развалом СССР.
Не стала утруждать себя глубоким анализом и команда первого президента РФ Б.Ельцина. Начиная с 1992 года, количество важнейших задач в государственном управлении ежегодно возрастало в арифметической прогрессии. Тут и проблема невыплаты заработной платы рабочим и служащим, проблема развала армии, разрушения военно-промышленного комплекса — развала всей промышленности, рост коррупции, преступности, сепаратизма, безработицы, задолженность государства, приватизация, катастрофическая утечка капиталов за границу и пр. Авторы ежегодных посланий Б.Ельцина Федеральному Собранию произвольно указывали от 7 до 12 главных задач.
Мало что изменилось и в посланиях В.Путина: количество задач определялось количеством поднятых в тексте либерально-демократических реформ. Поспешность, с которой одни реформы сменяли другие, во многом напоминала реформаторскую лихорадку Н.Хрущева, а одновременное решение всех задач сразу свидетельствовало о повторении (в который раз!) методологической ошибки генеральных секретарей ЦК партии большевиков.
Если воспользоваться структурно-логической моделью общественной системы «восьми колес» профессора В.Тихомирова и составить траекторию движения реформ с 2000 по 2003 год, то она могла бы выглядеть примерно так. Из схемы 3 видно, что из реформаторских шагов второго президента РФ выпадали блоки проблем, связанные с обеспечением необходимого экономического роста страны, повышением материального благосостояния людей, гармоничным развитием каждого гражданина России.
Поворот В.Путина в сторону решения этих проблем начался в 2005 году, однако предложенные в качестве приоритетных задач национальные проекты развития – здравоохранения, образования, рынка жилья, сельского хозяйства – по-прежнему не были научно обоснованными. Совершенно очевидным, кричащим проблемам социальной жизни общества искусственно придали приоритетность, без предварительного вскрытия их причинно-следственных связей с другими, не менее важными проблемами, в первую очередь, в сфере экономики. Такой анализ показал бы, что в сложившейся исторической ситуации на роль ключевой, первоочередной задачи выступает диверсификация и модернизация производства в стране. Взявшись за ее решение, можно было бы вытащить всю цепь других назревших социально-экономических проблем жизни общества, в т.ч. приоритетных национальных проектов.
Однако финансовая власть в соответствии с теорией неолиберализма полагала, что если добиться снижения инфляции до 3–4%, то необходимая диверсификация производства произойдет сама собой. Зачем же ее выделять в качестве самостоятельной задачи? По мнению директора Института экономики РАН Р.Гринберга, «даже при нулевой инфляции и идеальном инвестиционном климате диверсификация и модернизация производства сами собой не состоятся. Для этого, как говорит теория и показывает мировой опыт, в том числе практика самых «либеральных» государств, нужны скоординированные действия государства в кредитно-денежной, финансовой, инвестиционной, внешнеэкономической и социальной сферах, а осознанного плана таких действий у правительства нет».
Прошло четыре года, однако в способе определения приоритетных задач мало что изменилось. Указанные в Послании президента РФ Д.Медведева Федеральному Собранию РФ от 12 ноября 2009 года пять направлений модернизации экономики и технологического развития никак не были связаны с анализом современного состояния российской экономики. Между тем, за годы реформ с конца XX века в экономике страны произошел ряд принципиальных изменений: осуществлена деиндустриализация, разрушены системы самообеспечения и подготовки кадров для индустриальной экономики, созданных в СССР; произошла техническая деградация; потеряны сотни и тысячи технологий; не осталось незанятых мощностей. Кроме предприятий ВПК, почти никто не производит современную продукцию (кроме сырья), востребованную мировым рынком; нового машинного оборудования, как важнейшего фактора обеспечения модернизации экономики. В России производится в 82 раза меньше, чем в Японии, в 30 раз меньше, чем в Германии, в 31 раз меньше, чем в Китае. В этой связи президент РСПП А.Шохин справедливо ставит под сомнение поставленную задачу о точечных инновациях в экономике. Он считает, что в настоящий момент важнее сосредоточиться «на модернизации технологической базы… Посмотрим правде в глаза: состояние промышленной базы в России таково, что думать об инновациях — все равно что грезить о полетах в космос, сидя в пещере».
Академик Р.Гринберг вновь в интервью «Российской газете» 17 февраля 2010 года предложил до определения приоритетности в решении стоящих перед страной задач модернизации провести вначале честную инвентаризацию того, что осталось в экономике, что нужно создать заново; обосновать необходимость и возможность технически и экономически; определить параметры и источники финансирования; разработать меры контроля за выполнением или для корректировки планов. К сожалению, подобный предварительный анализ не был, видимо, проведен теми, кто готовил материал для Послания президента РФ Федеральному Собранию РФ в ноябре 2009 года.
Сохраняющаяся традиция лукавства с фактами истории не позволяет представителям политической элиты общества воспользоваться таким важным средством усвоения опыта истории, формирования исторического сознания и мышления руководителей страны, политического воспитания масс, как урок истории. Являясь выводом из причинно-следственных связей событий прошлого и настоящего, урок истории как методологическая категория отражает определенную закономерность переживаемой политической ситуации, без учета которой «трамвай власти» теряет нить управления происходящими в обществе процессами. Это хорошо видно на примере урока истории, полученного верховной властью России в начале XX века и неусвоенного ею в конце XX века: государство должно выполнять имманентно присущие ему функции независимо от выбранной политиками модели экономического развития общества.
Сохранение регулирующей роли государства на пути создания рыночной экономики позволило министру финансов царской России С.Витте за десять лет решить задачу создания в стране независимой индустрии; председателю Совета народных комиссаров СССР В.Ленину на основе новой экономической политики — за пять лет восстановить уровень промышленного развития России 1913 года.
Именно государственное вмешательство в рыночные отношения вывело капиталистические страны из мирового экономического кризиса начала 30-х годов XX века; помогло сохранить управляемость экономическими процессами и смягчить социальные последствия для населения стран Центральной и Восточной Европы при переходе к рыночным отношениям в период «бархатных» революций 90-х годов XX века.
Руководителям этих стран понадобилось 1,5 года, чтобы понять ошибочность тезиса саморегулируемой экономики без участия государства.
Сторонники теории неолиберализма, оказавшись в конце XX века у власти в России, откровенно проигнорировали этот урок отечественной и мировой истории, взяли курс на демонтаж любого государственного вмешательства в экономику под лозунгом: «Чем меньше государства, тем лучше рыночные реформы». По замыслу реформаторов, государство должно было отказаться от выполнения имманентно присущих ему функций, от разработки своей политики в важнейших сферах жизни общества. При президенте РФ Б.Ельцине фактически была упразднена внешняя политика государства; во внутренней — исчезло само понятие промышленной политики, которое привело к утрате государственного контроля над ее основными отраслями. Президент РФ в 2003 году предлагал вырабатывать промышленную политику Российскому союзу промышленников и предпринимателей, а не государству. Из всех официальных документов тогда исчез термин «планирование» (в лучшем случае он заменялся понятием «прогнозирование»), перестало осуществляться стратегическое и индикативное планирование. Огромной бедой стало отсутствие в стране механизма для координации разных направлений хозяйственной политики.
В таких условиях у высших органов государственной власти отпадала необходимость в научном обосновании решений по осуществлению радикально-либеральных реформ в России, тем более, в каком-либо конкретно-историческом анализе политической ситуации в стране: разбуженная стихия рыночных отношений должна была все сама отрегулировать в экономике.
Основу государственных решений стали определять интересы и нужды крупного бизнеса, который до 2005 года оказался главной движущей силой всех преобразований в России с 90-х годов XX века. «Подгонкой» под конкретные интересы и нужды крупного бизнеса особенно отличались указы президента РФ Б.Ельцина. По оценке президента РФ В. Путина, в стране сложилась «порочная практика принятия государственных решений под давлением сырьевых и финансовых монополий, медиамагнатов, зарубежных политических кругов и оголтелых популистов, когда не только национальные интересы, но и элементарные потребности миллионов цинично игнорировались».
Последствия превращения государства в «ночного сторожа» в экономике оказались драматичными для России: «страна впала в унизительную зависимость от международных финансовых организаций и разного рода международных финансовых спекулянтов. …внешний долг России к ВВП на конец 1999 года составлял почти 90%… За чертой бедности оказалась фактически треть населения страны… Конституция страны и федеральные законы утратили во многих регионах качество актов высшей юридической силы».
Отсутствие критического осмысления и усвоения уроков опыта реформ 1990-х годов XX века мешает власти отказаться от устаревших стереотипов прошлого. В 2009–2010 годах перевод экономики на инновационные рельсы происходил по-прежнему под влиянием идеи саморегулируемой экономики в рамках господствующей политики неолиберализма на безальтернативной основе. Решение первого российского экономического конгресса, состоявшегося в декабре 2009 года, о необходимости создания экспертного совета экономистов при правительстве РФ для развенчания «экономического колдовства», т.е. антинаучных подходов к решению проблемы модернизации, так и осталось на бумаге. Ключевые факторы прежней экономической модели: монетаризм и принципы его экономической политики; низкое социальное качество бизнеса и бизнес-элиты (слабая ориентированность на задачи национального развития, слабая ответственность его перед государством и обществом) продолжало перекрывать переход к инновационной экономике.
Государство сознательно уходило от предложений по созданию механизма по координации различных направлений хозяйственной деятельности, от выработки промышленной политики, от идеи создания общенационального фонда модернизации и технологического развития страны (по образцу ГКНТ в СССР).
Усилия государства по созданию благоприятной среды для развития инновационного производства свелись в этот период к открытию научно-исследовательских федеральных университетов, инновационных предприятий при вузах, инновационного центра «Сколково», специализированных корпораций «Внешэкономбанк», «Роснано». Как крупнейший потребитель инновационных продуктов государство самоустранилось и от роли компетентного заказчика новых технологий, от формирования нового механизма внедрения инноваций и рынка их потребления. Оно заняло позицию по стимулированию научной инициативы «снизу», с ожиданием «всплытия» научных проектов, эффективность и масштабы которых могут оказать и мизерное влияние на развитие экономики страны. По мнению проректора Томского университета систем управления и радиоэлектроники А.Уварова, Россия тотально не готова работать на принципах тройной инновационной спирали: вуз — бизнес — государство. Из 17 критериев готовности перехода к такой спирали Россия отвечает всего семи показателям.
Между тем, в условиях существования сырьевой экономики именно постановка государством перед отечественной наукой крупных, рыночно выгодных технологических проектов может сократить исторические сроки решения проблемы модернизации технологической базы российской экономики, перевода ее на инновационные рельсы, создание механизма преобразования интеллектуального потенциала в капитал, формирования инновационной элиты страны.
Несостоятельной выглядит и ставка российских властей в развитии инновационного проекта «Сколково» только на ученых эмигрантов. Как справедливо заметил лауреат Нобелевской премии Андрей Гейм: «России нужны свои сытые, довольные ученые. На них надо тратить миллиарды, а не на тех, кто из-за границы уже десять лет обещает золотые горы. Эти ученые эмигранты, они называют себя патриотами России, хотя сами уже выстроились в очередь, готовые хапнуть и убежать».
За последние 18 лет в рамках научной эмиграции Россию покинуло более 3 млн. человек. Из них 26 % по причинам отсутствия нового оборудования в НИИ (не превышало 20%) и низкой зарплаты (не более 15 тыс. рублей). Государство, финансируя РАН на уровне среднего университета США, желало получать отдачу, как от всей американской науки. В 2007 году из 370 млрд. рублей, выделенных государством на поддержку отечественной науки, лишь 12% предназначалось РАН, а 57% было направлено на науку в предпринимательском секторе.
Ученые РАН, участвуя в наногонке, из 152 стран занимают 12-е место по количеству публикаций в престижных журналах мира. Однако при пересчете отдачи ученых к количеству вложенных в них средств российские ученые вырываются в лидеры. Они занимают первое место в мире по цитируемости в области физики, химии, наук о Земле, второе место — по материаловедению и математике.
Начавшийся в 2009–2010 годах поиск верховной властью путей перевода экономики на инновационный путь развития проводится, как и прежде, без критического осмысления исторического опыта по модернизации российского общества XX — начала XXI века, в рамках стереотипов политического мышления прошлого, принципов и методов господствующей доктрины неолиберализма.
Используемый властью метод проб и ошибок мешает усвоить ей один из главных уроков пережитого: не закрепленные законом процедуры процесса подготовки и реализации государственных решений неизбежно ведут к повторению одних и тех же ошибок прошлого.