Народовластие и современное зло
НОМЕР ЖУРНАЛА: 36 (2) 2009г.
РУБРИКА: Заметки на полях книги
АВТОРЫ: Спирова Эльвира
Стаут Джеффри. Демократия и традиция. — М.: Прогресс, 2009, тираж 1200 экз., 464 c.
Книга видного политолога и религиоведа, профессора Принстонского университета Дж. Стаут посвящена анализу двух противоположных тенденций в современной политической жизни Запада — демократического либерализма и религиозного традиционализма. Судя по названию книги, можно полагать, что автор проводит радикальное различие между демократией и традицией. Но это не совсем так. Стаут доказывает, что надо рассматривать демократию тоже как уже сложившуюся традицию, укорененную в обществе.
Автор анализирует взгляды своих духовных учителей, столь видных теоретиков демократии, как У.Уитмен, Р.Эмерсон, Дж. Дьюи и их последователей. Большое внимание автор уделяет также разбору положений, выдвигаемых крупнейшими американскими исследователями, стоящими на позициях современной теологии. Они доказывают, что современный политический дискурс должен вестись с привлечением аргументации религиозно-нравственного характера.
Следуя за мыслью автора, невольно вступаешь в мир во многом утраченных этических размышлений. Политика со времен Н.Макиавелли считается поприщем, где всякое нравственное побуждение оказывается архаизмом. Политические философы внушали нам, что если прежде существовали политические страсти, то сегодня мы наблюдаем необузданность в сочетании с глубоким отвращением к политике. Тон книги Стаута иной. Он взывает к нравственности, он возлагает надежды на единение людей и народов. «Но до последнего времени мы сосредоточивались на наших этнических, расовых и религиозных противоречиях. Мы не привыкли задумываться о том, что же нас объединяет, — если такие факторы вообще существуют» (с. 15).
Нет нужды доказывать, что в современных демократических обществах, судя по всему, отсутствует объединяющий антураж. Современные социумы либерального толка опустошены морально и духовно. Демократия и есть традиция, которая прививает определенный стиль мышления, отношения к различиям и власти, к определенным благам и добродетелям. Действительно, почти всякая нация в наши дни не скупится на громкие заявления демократического характера. Однако пустая риторика едва ли может служить подходящим фундаментом для построения политического сообщества. Что же позволяет автору все же сохранить свои симпатии к демократии? Только философское остережение. Что, мол, может произойти в эру глобального капитализма, корпоративной коррупции, политики идентичности, недовольства религиозных кругов светским обществом, теократического терроризма, если отказаться от демократической практики взаимной подотчетности?
Что и говорить, своевременное напутствие. Но каким образом в демократических обществах свили гнездо все эти криминиальные процессы? Автор вовсе не утверждает, что демократию можно рассматривать как сущность современности. В нынешних социальных практиках демократические идеалы во многом воплощены. Демократия зачастую предпочтительнее своих предшественников и конкурентов. Но, по мнению автора, следует обратить внимание и на то, что современные демократии включают в себя и многое другое, кроме демократии. «Заявление, что современное демократическое стремление есть благо, не должно уменьшать нашу способность распознавать современное зло: отчуждение, расизм, антисемитизм, перспектива ядерной войны, страдания бедных, банальность политического дискурса и так далее» (с. 393).
Перечисление пороков демократии впечатляет, но оно не несет ощущения новизны. В условиях современного кризиса под сомнение ставятся не только эти особенности современной жизни. Многие политические философы ставят под сомнение весь «проект Просвещения», основные устои современного образа жизни. В наши дни бизнес-элита занимается накоплением богатств, эксплуатированием иностранных рабочих, разрушением профсоюзов. Парадокс состоит в том, что все происходит от имени демократии и под прикрытием демократии.
Наиболее ценная часть книги связана с обсуждением этики как социальной практики. Этические нормы, по мнению Гегеля, создаются не благодаря чему-то вроде договора (между изначально рациональными участниками), а благодаря форме этической жизни (которая формирует субъективность и рациональность участвующих в ней индивидов). Эта форма жизни одновременно порождает и этические нормы, и рациональных индивидов, которые используют, изучают и пересматривают эти нормы.
Но такой взгляд на нравственные нормы страдает односторонностью. Еще Кант предостерегал от попытки «вылущивать» этические заповеди из наличной социальной практики. Если, допустим, мы видим, что действующая политика безнравственна и ее так оценивают все рационально мыслящие члены общества, то это вовсе не означает, что этику не следует соотносить с политикой. Нравственная норма не утрачивает своей ценности, считал Кант, даже если никто в обществе ее не соблюдает. Тем хуже для общества. Автор замечает, что «демократические этические нормы первоначально образовались из общей для людей склонности реагировать определенным образом на поведение определенного рода» (с. 370).
Реагируя определенным образом на социальную реальность, можно вызвать к жизни безнравственные эталоны поведения и оправдать их самим фактом коллективной поддержки. Прагматизм рассматривает права и обязанности как продукты социальной практики. Но это неполный взгляд. Выработка этических норм предполагает не только наличную коллективную практику, но еще и философскую рефлексию над тем, что считается сегодня этичным. Практика в целом может быть отражением произвольного выбора, делом субъективным.
Но Дж. Стаута в большей степени заботит другая сторона вопроса. А что будет, если мы вдруг поставим под сомнение общие установки и начнем искать для них иную подоснову? Стоит нам отказаться от привычных стандартов — и проявится этический произвол? Обнаружится множество субъективных оценок, решений, партикуляристских взглядов. Но разве при опоре на коллективное мнение, не пропущенное через огниво мысли, нет такой перспективы? Скорее всего, в современном мире именно корпоративные интересы подменяют собой сложную и обостренную нравственную работу.
Разумеется, автор замечает, что он вовсе не одобряет сведение истины или объективности к тому, что считает таковым современное общество. Но Стаут заведомо убежден в том, что в каждом поступке человека неизменно присутствует нравственная подоплека. Вот это, мол, и есть опора, позволяющая проводить различие между истинностью и оправданностью. Выставляя собственное мнение, я, мол, наталкиваюсь на множество других суждений. Это и есть гарантия, позволяющая каждому участнику социального процесса войти в русло нравственной оценки.
Д.Стаут отвлекается от мысли, что в современном мире существуют корпоративные мнения, которые подпитывают совсем не ценности, а интересы. В такой коллективной сплотке можно легко забыть и про категорический императив Канта.
Автор справедливо отмечает, что критики демократии изображают ее как тенденцию, согласно которой неоспоримый авторитет приписывается этическим мнениям граждан, кристаллизующим некий средний результат. Такой подход действительно может обернуться авторитарностью. Тем более, что политическая нечистоплотность вовлекает в русло своих интересов граждан, полных страха и негодования по отношению к своим противникам. Такой конформистский тип социальности автор отвергает. Но при этом он признает право каждого человека быть состоятельным в качестве этического арбитра. Но, в свете ранее сказанного, на чем может строиться такое убеждение? Разве только на отвлеченной благожелательности и общих упованиях.
Книга Стаута интересна, но социальная практика сегодня протекает в иных скоростях, невольно опережающих академическую мысль.
Цена: 0 руб.
|
Впервые с момента выхода в свет в 1999 году трёхтомника Вагифа Гусейнова "От Ельцина к...?" читатели имеют возможность ознакомиться с полными текстами книг в электронном виде и скачать их.
Впервые с момента выхода в свет в 1999 году трёхтомника Вагифа Гусейнова "От Ельцина к...?" читатели имеют возможность ознакомиться с полными текстами книг в электронном виде и скачать их.